Неточные совпадения
«Солдат этот, конечно, — глуп, но — верный слуга. Как повар. Анфимьевна. Таня Куликова. И — Любаша тоже. В сущности, общество держится именно такими. Бескорыстно
отдают всю жизнь,
все силы. Никакая организация невозможна без таких людей. Николай — другого типа… И тот, раненый, торговец копченой рыбой…»
Он чувствовал, что на нем одном лежал долг стать подле нее, осветить ее путь, помочь распутать ей самой какой-то роковой узел или перешагнуть пропасть, и
отдать ей, если нужно,
всю свою опытность, ум, сердце,
всю силу.
Золотой век — мечта самая невероятная из
всех, какие были, но за которую люди
отдавали всю жизнь свою и
все свои
силы, для которой умирали и убивались пророки, без которой народы не хотят жить и не могут даже и умереть!
Славянофилы хотели оставить русскому народу свободу религиозной совести, свободу думы, свободу духа, а
всю остальную жизнь
отдать во власть
силы, неограниченно управляющей русским народом.
И вот вместо твердых основ для успокоения совести человеческой раз навсегда — ты взял
все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял
все, что было не по
силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе, — и это кто же: тот, который пришел
отдать за них жизнь свою!
— Бедная, бедная моя участь, — сказал он, горько вздохнув. — За вас
отдал бы я жизнь, видеть вас издали, коснуться руки вашей было для меня упоением. И когда открывается для меня возможность прижать вас к волнуемому сердцу и сказать: ангел, умрем! бедный, я должен остерегаться от блаженства, я должен
отдалять его
всеми силами… Я не смею пасть к вашим ногам, благодарить небо за непонятную незаслуженную награду. О, как должен я ненавидеть того, но чувствую, теперь в сердце моем нет места ненависти.
Я больше
всего любил философию, но не отдался исключительно философии; я не любил «жизни» и много
сил отдал «жизни», больше других философов; я не любил социальной стороны жизни и всегда в нее вмешивался; я имел аскетические вкусы и не шел аскетическим путем; был исключительно жалостлив и мало делал, чтобы ее реализовать.
Более
всего меня заинтересовали бессмертники, и я
отдал много
сил на беседы и споры с ними.
В молодых годах он был очень красив и пользовался огромным успехом у женщин. По — видимому,
весь избыток молодых, может быть, недюжинных
сил он
отдавал разного рода предприятиям и приключениям в этой области, и это продолжалось за тридцать лет. Собственная практика внушила ему глубокое недоверие к женской добродетели, и, задумав жениться, он составил своеобразный план для ограждения своего домашнего спокойствия…
Он очень хорошо заметил и положительно узнал, что молодой человек, очень хорошей фамилии, живущий в самом достойном семействе, а именно Гаврила Ардалионович Иволгин, которого она знает и у себя принимает, давно уже любит ее
всею силой страсти, и, конечно,
отдал бы половину жизни за одну надежду приобресть ее симпатию.
Да и довольно. Когда я дойду до этих строк, то, наверно, уж взойдет солнце и «зазвучит на небе», и польется громадная, неисчислимая
сила по
всей подсолнечной. Пусть! Я умру, прямо смотря на источник
силы и жизни, и не захочу этой жизни! Если б я имел власть не родиться, то наверно не принял бы существования на таких насмешливых условиях. Но я еще имею власть умереть, хотя
отдаю уже сочтенное. Не великая власть, не великий и бунт.
— Поймите же, Лизавета Егоровна, что я не могу, я не в
силах видеть этих ничтожных людей, этих самозванцев, по милости которых в человеческом обществе бесчестятся и предаются позору и посмеянию принципы, в которых я вырос и за которые готов сто раз
отдать всю свою кровь по капле.
Все, что
отдает человека в жертву темным
силам,
все это предлагает ей союз свой.
—
Отдам!
все отдам! — с каким-то почти злобным криком отвечала Марья Петровна, — нет моих
сил! нет моих
сил! Слушай ты меня: вот я какое завещание составила!
Снова Софья говорила, рисуя день победы, внушая людям веру в свои
силы, будя в них сознание общности со
всеми, кто
отдает свою жизнь бесплодному труду на глупые забавы пресыщенных.
Делать нечего,
отдал я тут
все деньги, какие через великую
силу всякими неправдами накопил; он и покончил дело. Сам даже Степку при себе снарядил и со двора выпроводил: ступай, говорит, на
все четыре стороны, да вперед не попадайся, а не то, не ровён час, не всякий будет такой добрый, как я.
— И! ваши благородия! — заговорил в это время солдат с носилок, поровнявшийся с ними, — как же не
отдать, когда перебил
всех почитай? Кабы наша
сила была, ни в жисть бы не
отдали. А то чтò сделаешь? Я одного заколол, а тут меня как ударит….. О-ох, легче, братцы, ровнее, братцы, ровней иди… о-о-о! — застонал раненый.
Я был приглашен для оживления московского отдела газеты. Сразу мне предложили настолько хорошие условия, что я, будучи обеспечен, мог
все силы отдать излюбленному мной живому репортерскому делу.
— А я так, напротив, полагаю, что сюжет этот не романом, а трагедией пахнет, — возразил я. — Помилуйте! с одной стороны такая
сила беззаветной любви, а с другой — раны, скорпионы и, наконец, толкач! Ведь его чинами обходили, на цепь сажали, под суд
отдали, а он
все продолжал любить. Это ли не трагедия?
Всю силу и мощь и
все, что только Ахилла мог счесть для себя драгоценным и милым, он
все охотно
отдал бы за то, чтоб облегчить эту скорбь Туберозова, но это
все было вне его власти, да и
все это было уже поздно: ангел смерти стал у изголовья, готовый принять отходящую душу.
Второй способ, несколько менее грубый, состоит в том, чтобы утверждать, что хотя действительно Христос учил подставлять щеку и
отдавать кафтан и что это очень высокое нравственное требование, но… что есть на свете злодеи, и если не усмирять
силой этих злодеев, то погибнет
весь мир и погибнут добрые. Довод этот я нашел в первый раз у Иоанна Златоуста и выставляю несправедливость его в книге «В чем моя вера?».
И вот для проповедания этого христианского учения и подтверждения его христианским примером, мы устраиваем среди этих людей мучительные тюрьмы, гильотины, виселицы, казни, приготовления к убийству, на которые употребляем
все свои
силы, устраиваем для черного народа идолопоклоннические вероучения, долженствующие одурять их, устраиваем правительственную продажу одурманивающих ядов — вина, табаку, опиума; учреждаем даже проституцию;
отдаем землю тем, кому она не нужна; устраиваем зрелища безумной роскоши среди нищеты; уничтожаем всякую возможность всякого подобия христианского общественного мнения; старательно разрушаем устанавливающееся христианское общественное мнение и потом этих-то самых нами самими старательно развращенных людей, запирая их, как диких зверей, в места, из которых они не могут выскочить и в которых они еще более звереют, или убивая их, — этих самых нами со
всех сторон развращенных людей приводим в доказательство того, что на людей нельзя действовать иначе, как грубым насилием.
Все это он понимал — и за
всем тем чувствовал, что над ним тяготеет фатум, которого он ни предотвратить, ни
отдалить не в
силах.
Ольга Алексеевна (раздраженно). Он бегает от меня и детей… Я понимаю, он заработался, ему надо отдохнуть… Но ведь и я тоже устала… О, как я устала. Я ничего не могу делать, у меня
все не ладится… это злит меня. Он должен помнить, что молодость мою,
все мои
силы я
отдала ему.
Грянула революция. Нахлынула Гражданская война, и шестидесятипятилетняя Анна Алексеевна Бренко со своей рабочей труппой в продолжение трех лет обслуживает Павелецкую железную дорогу, от Москвы до Раненбурга, работая неустанно с людьми и для людей, которым она
отдает все свои
силы.
—
Все врет! Как вы
все без меня изоврались! — говорила Даша, улыбаясь через
силу, — а особенно вы и Анна. Что ни ступите, то солжете. Ну, вот читайте мне Лермонтова—я его никому не
отдала, — и Даша, достав из-под подушки роскошно переплетенное издание стихотворений Лермонтова, подала его Долинскому.
И, не
отдавая себе ясно отчета в том, что я делаю, я изо
всей силы дернул за звонок у ворот Должикова, порвал его и побежал по улице, как мальчишка, испытывая страх и думая, что сейчас непременно выйдут и узнают меня.
Вот кому желала бы я
отдать на воспитание Сережу, и я буду стараться о том из
всех сил».
Иногда он являлся в контору, долго сидел там и, мешая Якову, жаловался, что вот он
отдал все свои
силы фабрике, детям,
всю жизнь прожил запряжённый в каменные оглобли дела, в дыму забот, не испытав никаких радостей.
Даже тогда, когда бабушка, совсем
все проигравшая, возвращалась вечером в восемь часов в отель, то и тут три или четыре полячка
все еще не решались ее оставить и бежали около кресел по сторонам, крича изо
всех сил и уверяя скороговоркою, что бабушка их в чем-то надула и должна им что-то
отдать.
Теперь, когда быстро наступала темнота, мелькали внизу огни и когда казалось, что туман скрывает под собой бездонную пропасть, Липе и ее матери, которые родились нищими и готовы были прожить так до конца,
отдавая другим
всё, кроме своих испуганных, кротких душ, — быть может, им примерещилось на минуту, что в этом громадном, таинственном мире, в числе бесконечного ряда жизней и они
сила, и они старше кого-то; им было хорошо сидеть здесь наверху, они счастливо улыбались и забыли о том, что возвращаться вниз все-таки надо.
Здоровая, сильная личность не отдается науке без боя; она даром не уступит шагу; ей ненавистно требование пожертвовать собою, но непреодолимая власть влечет ее к истине; с каждым ударом человек чувствует, что с ним борется мощный, против которого
сил не довлеет: стеная, рыдая,
отдает он по клочку
все свое — и сердце и душу.
Те святые мученики, кои боролись за господа, жизнью и смертью знаменуя
силу его, — эти были
всех ближе душе моей; милостивцы и блаженные, кои людям
отдавали любовь свою, тоже трогали меня, те же, кто бога ради уходили от мира в пустыни и пещеры, столпники и отшельники, непонятны были мне: слишком силён был для них сатана.
— Хотя бы и так. Что смущаться? Ты болен, потому что работал через
силу и утомился, а это значит, что свое здоровье ты принес в жертву идее, и близко время, когда ты
отдашь ей и самую жизнь. Чего лучше? Это — то, к чему стремятся
все вообще одаренные свыше благородные натуры.
Быть избранником, служить вечной правде, стоять в ряду тех, которые на несколько тысяч лет раньше сделают человечество достойным царствия божия, то есть избавят людей от нескольких лишних тысяч лет борьбы, греха и страданий,
отдать идее
все — молодость,
силы, здоровье, быть готовым умереть для общего блага, — какой высокий, какой счастливый удел!
Монарх! Прияв венец, ты правду на престоле
С собою воцарил…
Я кистью Талии порок изобразил;
Мздоимства, ябеды
всю гнусность обнажил
И
отдаю теперь на посмеянье света.
Не мстительна от них страшуся я навета. —
Под Павловым щитом почию невредим;
Но, быв по мере
сил споспешником твоим,
Сей слабый труд тебе я посвятить дерзаю,
Да именем твоим успех его венчаю.
В первое мгновение я не подумал, что мне должно делать: отпрашиваться ли у полковника, чтобы он перестал гневаться на меня и не
отдавал бы меня в службу, или заупрямиться и отбиваться руками и ногами и кричать изо
всех сил, что не хочу.
Они
всё только строят, вечно трудятся, их пот и кровь — цемент
всех сооружений на земле; но они ничего не получают за это,
отдавая все свои
силы вечному стремлению сооружать, — стремлению, которое создает на земле чудеса, но все-таки не дает людям крова и слишком мало дает им хлеба.
Мавра
все ни гугу; а на третий-то день, глядь, и душу
отдала — померла, родимая; знать, уж так суждено ей было, сердечной, али сама в чем виновата была, что подпустила к себе нечистую
силу.
Всех жуковских ребят, которые знали грамоте, отвозили в Москву и
отдавали там только в официанты и коридорные (как из села, что по ту сторону,
отдавали только в булочники), и так повелось давно, еще в крепостное право, когда какой-то Лука Иваныч, жуковский крестьянин, теперь уже легендарный, служивший буфетчиком в одном из московских клубов, принимал к себе на службу только своих земляков, а эти, входя в
силу, выписывали своих родственников и определяли их в трактиры и рестораны; и с того времени деревня Жуково иначе уже не называлась у окрестных жителей, как Хамская или Холуевка.
Вы, ученые, будете спорить обо мне. Одни из вас скажут, что я сумасшедший, другие будут доказывать, что я здоровый, и допустят только некоторые ограничения в пользу дегенерации. Но, со
всею вашею ученостью, вы не докажете так ясно ни того, что я сумасшедший, ни того, что я здоровый, как докажу это я. Моя мысль вернулась ко мне, и, как вы убедитесь, ей нельзя отказать ни в
силе, ни в остроте. Превосходная, энергичная мысль — ведь и врагам следует
отдавать должное!
Николай Иванович. Да, и детский, и не только хлеб, но самого себя
отдать. В этом
все учение Христа. Надо
все силы употреблять, чтобы
отдать себя.
Марья Сергеевна.
Всю руку мне изломал! Я не знаю, как у меня достало
силы не выпустить ключей!.. Ломает мне руку, а сам
все шепчет: «Я тебя убью, убью, если ты не
отдашь мне записки!..» И я теперь в самом деле боюсь, что он убьет меня.
— Ну, взяли меня на службу, отбыл три года, хороший солдат. И — снова работаю десять лет. И кляну землю: ведьма, горе моё, кровь моя — роди! Ногами бил её, ей-богу!
Всю мою
силу берёшь, клятая, а что мне
отдала, что?
Хорошо бы стать механиком, судьей, командиром парохода, ученым, делать бы что-нибудь такое, на что уходили бы
все силы, физические и душевные, и чтобы утомляться и потом крепко спать ночью;
отдать бы свою жизнь чему-нибудь такому, чтобы быть интересным человеком, нравиться интересным людям, любить, иметь свою настоящую семью…
Городищев. Агнеса Ростиславовна, это было бы напрасно. Для подобных обстоятельств, нельзя написать такой бумаги, которая имела бы юридическую
силу. Лучше откровенно
отдайте ей
все, и тогда наверное она подарит вам половину, даже больше.
Если люди не занимаются исследованиями, а если и занимаются ими, но не успевают в них, то пусть они не отчаиваются и не останавливаются; если люди не расспрашивают просвещенных людей про сомнительные вещи, которых они не знают, а если, и расспрашивая, они не делаются более просвещенными, — пусть они не отчаиваются; если люди не размышляют, а если и размышляют, но не могут ясно понять, в чем сущность добра, — пусть они не отчаиваются; если люди не различают добра от зла, а если и различают, но не имеют ясного о нем представления, — пусть они не отчаиваются; если люди не делают добро или, если и делают, не
отдают ему
всех своих
сил, — пусть они не отчаиваются: то, что другие сделали бы в один раз, они сделают в десять; то, что другие сделали бы в сто раз, они сделают в тысячу.
Во-первых, не думать, как теперь думают, что каждому человеку, мужчине и женщине, нужно непременно вступить в брак, а, напротив, думать, что каждому человеку — мужчине и женщине — лучше
всего соблюсти чистоту для того, чтобы ничто не мешало
отдать все свои
силы на служение богу.
Вот Строгоновы и написали царю: «
Отдал ты нам землю, мы ее под твою руку покорили; теперь воровской царек Кучум против тебя бунтует и хочет и эту землю отнять, и нас разорить. Вели ты нам занять землю за Уральскими горами; мы Кучума завоюем и
всю его землю под твою руку подведем». Царь согласился и отписал: «Если
сила у вас есть, отберите у Кучума землю. Только из России много народу не сманивайте».
— Матушка Манефа ни в какие дела теперь не вступает,
все дела по обителям мне препоручила, — сказала мать Филагрия. — Теперь она здесь, в Комарове, приехала сюда на короткое время, а живет больше в городе, в тех кельях, что накупила на случай выгонки. Целая обитель у нее там, а я здешними делами заправляю, насколько подает Господь
силы и крепости.
Отдайте мне, это
все одно и то же. И прежде ведь матушка Манефа принимала, а расписки
всем я писала. Ермолаю Васильичу рука моя известна.